ГОРОД ТВОЕГО ДЕТСТВА

Хосе Мигель Санчес (Йосс)
(перевод студентов Института Сервантес) 

- Ну как, Дания? Как поживаешь? Наверное, нервничаешь, мне так кажется. Не волнуйся, все будет хорошо. Я Владимир, врач-невролог, и буду помогать тебе во время эксперимента.

Ну и ну, знаменитый Владимир Диэгес, директор супер секретного проекта Город твоего детства.

Я представляла себе его другим. Его облик не вселяет спокойствие, несмотря на всю дружественность, такую же фальшивую, как напечатанный на туалетной бумаге доллар. Он высокий и худощавый, немного неуклюжий. Скорее похож на стеснительного подростка, который старается казаться уверенным в себе, чем на того ученого с мировым именем, кем все его считают.

Внешность обманчива, наверное, я и сама не выгляжу как последняя надежда Кубы.

Владимир возится с какими-то инструментами, повернувшись ко мне спиной.

Я смотрю на его лысый череп. Быть может, кто-то подумал бы, что он побрит с особой тщательностью, но только не человек, видевший вблизи последствия радиации.

Но мне пришлось пережить смерть мамы, сгнившей заживо из-за нее, и я никогда бы не спутаю сероватую тень корней здоровых волос, которые отрастают с одного дня на другой, с голубоватыми пятнами омертвевших тканей черепа.

К тому же, у него нет ни бровей, ни ресниц. Какую же дозу он получил во время прямых попаданий? Вероятно, жить ему осталось недолго, и он сам об этом догадывается. Так что лучше нам говорить о чем-то другом.

Особенно учитывая, что никому из нас не удастся, по-видимому, долго оставаться в живых.

- Владимир… Очень приятно. Сколько тебе лет? Ты выглядишь очень молодо, чтобы принадлежать к тому поколению…

Комплименты всегда расслабляют, и нам обоим нужно расслабиться.

Он смотрит на меня своими невероятно зелёными глазами. Такие глаза вскружили бы голову любой женщине, даже невзирая на его неуклюжесть.

Но это все осталось позади, сейчас не осталось времени, чтобы любить. Пришло время смерти, которая притаилась там снаружи и ждет своего часа. Время сражения против смерти тех немногих, которые еще не сдались ее всепоглощающей власти и борются здесь, внутри.

Когда он улыбается, заметно, что у него есть щель между передними зубами, и это придает ему довольно хитрый вид.

-Спасибо за комплимент, но я выгляжу действительно моложе своих лет. Я уже был помощником доктора Эррера в его лаборатории в Филадельфии в 2018, когда ему удалось стабилизировать первый объект. И пока ты еще не спросила меня, как же я там оказался, знай, что я уехал через Мариэль в 1980 году. Я тоже родился в 60, когда была мода на все русское. Хотя мои родители, в отличие от твоих, никогда не бывали в Советском Союзе. А ты там родилась, я знаю, в России…

-Ну, не совсем, в Белоруссии, которая сейчас называется… или уже называлась… Беларусь. Я думаю, ты знаешь обо мне уже все, не так ли? – меня раздражает его осведомлённость.

Владимир пожимает плечами, и на мгновение становится похожим на угловатую марионетку, и показывает мне на кресло жестом, в котором сочетаются приказ и мольба.

- Мне жаль, что тебя задела моя осведомленность, но в этом заключается моя работа.

Я также очень хорошо знаю и Гавану, и результат эксперимента будет лучше, если твоим гуру буду я… в особенно важные моменты. Эррера называл это улучшением структуры мозговой деятельности. Давай же, у нас совсем немного времени.

Опять эта спешка. Да, у нас у всех окончательно нет времени, у нас его украли бомбы. Корейские, американские, русские, китайские, индийские, пакистанские…

У хуже всего то, что если бы у нас по-прежнему были бы бомбы, мы бы тоже пустили бы их в ход, не задумываясь ни на секунду…

Если кому-то вручить ключ от запертой комнаты, рано или поздно он ее откроет.

Но лучше не думать об этом, уже ничего нельзя изменить.

Как и в прежних испытаниях, я усаживаюсь поудобнее в кожаное кресло. Из настоящей кожи, это наверное последнее кожаное кресло на всем острове, даже в бункере Центрального Комитета не такого.

Наверняка нет, ведь именно туда попали первые крылатые ракеты.

 (…)«то, что составляет значительное продвижение вперед в долгой битве за детальное изучение механизмов человеческого мозга» заявил вчера на пресс-конференции доктор Хулиан Эррера, из Hospital General Thomas Jefferson, Филадельфия. Хотя его выступление не изобиловало деталями, североамериканский нейрофизиолог кубинского происхождения и обладатель премии Нобеля в области медицины и физиологии 2018 года заявил что «в конечном итоге нам удалось внедриться в ментальный сценарий, порожденный активностью испытуемого в состоянии сна наяву, и пройти его в течение промежутка времени в несколько часов.

Для нас это небольшой шаг, но большой шаг для познания этой непознанной области коей является человеческий мозг».
Крупные интернациональные компании индустрии развлечений, как Disney, Microsoft, Sony и Nintendo Games уже проявили свой интерес к новому открытию, которое могло бы радикальным образом изменить индустрию развлечений вслед за долгими годами застоя в ограниченной парадигме biofeedback. Хотя доктор Эррера и настаивает на том, что его труды пока что не выходят за пределы предварительных этапов и все еще нужно проанализировать множество очень сложных переменных связанных со стабильностью соединения, образцами индивидуальной  подключаемости и компенсационной способностью (…)

После минутного замешательства, снимаю свою вязаную шапку и кладу на мягкий подголовник голову, со вчерашнего дня такую же лысую, как и у Владимира. Пусть и не по той же причине, к счастью: единственное, о чем меня предупредили, это то, что любой остаток волос может затруднить контакт электродов с кожей. И я согласилась, что мне стоило бы побрить голову.

            Так же выглядят и те многие, что смотрели на меня практически с ненавистью из-за моих невредимых волос, в то время как у них они выпадали клочьями.

            Он мне приклеивает электроды руками, несмотря на легкую дрожь, которая пробегает по ним. Липкая лента меня щекочет, но я терплю…временами мне даже приятно, что меня снова касается мужчина, спустя столько времени.

            Хотя я уверена, что он женат, у него дети и так далее. Или он был женат, что не то же самое, но схоже. Во всяком случае, здесь не так много мужчин…и тем более стоящих.

            -Жаль, что тебе пришлось побрить голову; судя по цвету твоих бровей, у тебя должны быть роскошные волосы- говорит мой наставник с восхищением, в котором я рассчитываю обнаружить легкую зависть, или я только это воображаю? – Ничего, большие успехи заслуживают некоторых потерь: они у тебя снова отрастут…хотя все равно, по крайней мере твой вид в нейросимуляции будет таким же, как и раньше.

            - С сединой и всем остальным? Я уже не девочка – пытаюсь я слегка кокетничать, чтобы скрыть свою нервозность.

            Пока я не отдаю отчет в том, что на данный момент это не имеет смысла. Этот моложавый мужчина, ученый,  напоминающий подростка, знает меня слишком хорошо. И вскоре, если все пойдет, как они ожидают, и нам удастся повторить знаменитый эксперимент Эрреры, он узнает обо мне то, чего раньше никто не знал.

            Он и все остальные…

            - Седина? Ну, это зависит от того, нравиться тебе это или нет – отвечает Владимир рассеянно, проверяя бесконечное множество датчиков. Затем вздыхает, и вдруг преображается полностью в маститого ученого:

- Артериальное давление нормальное, электроэнцефалограмма тоже, ударных волн нет…когда ты будешь готова, скажи, моя девочка.

            Как мило. Я себя разыгрываю тем, что он как минимум на 5-6 лет, а то и больше, моложе меня. Но «мачизм-ленинизм» накладывает свои правила: он прекрасно знает, я всего лишь несведущая и хрупкая девочка. Несмотря на то, что я уже нахожусь ближе к 50-ти, чем от 40-ка.

            Правда ли, что во мне нуждаются? И, особенно, что нет риска?

            - Скажи мне одну вещь, Влади. Почему я? – спрашиваю я в сотый раз, в то время как он старательно оборачивает мне руки и ноги ремнями крепления, чтобы ввести мне шприц в сгиб локтя и медленно закачать в мои вены раствор снотворного.

            - Предупреди меня, когда почувствуешь, что твои веки начинают тяжелеть – предупреждает он очень серьезно и смотрит на меня своими невозможно изумрудными глазами: - Потому что Родина и Революция…или то, что от них осталось, нуждаются в этом. Потому что если мы не сможем сократить потребление кислорода и продуктов питания в бункерах до минимума, и как можно скорее, то все пострадавшие в Гаване и мы сами умрем раньше, чем развеется радиация и облака пыли. Потому что, согласно опросам, ты единственная из тех, кто остался среди нас, чей мозг имеет мозговые отзвуки альфа и тета, необходимые, чтобы стабилизировать нейросимуляцию города, который нам всем позволит дождаться конца ядерной зимы здесь внутри и не потерять рассудок. А риск? Есть некоторый… Другие прошли через него ранее… ладно, это считается секретом, но тебе мы можем сказать: обоих мы удерживаем до сих пор при жизни, но они находятся в коме. В некотором смысле, они никогда не вернутся. Надеюсь, конечно, ты будешь более удачлива.       

Как обнадеживающе, не правда ли? И, несмотря на это, теперь я более расслаблена. Возможно, это эффект правды? Или лекарства? Но… я совсем засыпаю.

- Возможно, они…не желают возвращаться – говорю я, зевая. Но до сих пор не закрываю глаза.           

- Я их не виню – отмечает мой наставник – если бы я мог, я бы тоже не вернулся. По правде говоря, ты наш последний патрон; если на этот раз не получится, мы будем…

-Ну, пусть потом не говорят что,… по меньшей мере, я не пыталась…- бормочу я, уже расслабляя свои тяжелые веки и сжимая губы, чтобы не показать ему нового зевка – Давайте тогда, а то уже поздно…я засыпаю.

Я не вижу, как двигается какая-нибудь ручка или выключатель, так же, как и нет ничего, что прикрыло бы мне глаза, но вдруг все становится темным. Какая-то сонная чернота, прерываемая только отдаленным светящимся огоньком. Свет в конце туннеля? И голосом Владимира на расстоянии.

Теперь он мне кажется другим. Более глубоким, и уже не таким разговорным, с кубинским акцентом, а нейтральным и одновременно…профессиональным.

Снотворный голос. Крайне успокаивающий. Так должен звучать голос гуру, пытающегося внушить доверие своим адептам, приходит мне в голову. Или диктора радио, читающего сообщение исторической важности для национальной аудитории.

- Сосредоточься, Дания… и позволь своим воспоминаниям литься. Сосредоточься на городе своего детства, и продвигайся вперед к ясности. Ты можешь это сделать; ты сама тот проблеск, который удаляет тьму…

ГОРОД ТВОЕГО ДЕТСТВА… ГОРОД ТВОЕГО ДЕТСТВА…

Как интересно. Ни явь, ни сон, а что-то посередине.

Или что-то совсем другое.

Так, кажется, легче…держаться за голос Владимира, плыть к свету, быть светом, стирая границы тьмы, идти. Переполненная светом воспоминаний, чтобы создать нейросимуляцию, в которой все могут обрести приют, в то время как их тела Будут находиться в анабиозе, замороженные…или как это все называется… без необходимости получать воздух или питание, и у них появится возможность выжить, пока все не улучшиться.

Если все вообще когда-нибудь станет лучше.  

Я должна грезить о Гаване, чтобы другие могли найти там убежище.

Рисовать в моем разуме воспоминания о виртуальной Гаване. Я помню цвет солнца, свет болезненно яркий, разбитые тротуары, фламбояны, чад, исходящий от старых американских авто, собранных из частей сотен разных машин, гибискусы, листья огромных фикусов, полуразрушенные здания, которые не ремонтировали более полувека и щебет воробьев на рассвете…

Но что-то не работает, я знаю, мне не приблизиться к свету в конце туннеля, и к тому же я не чувствую своего тела.

И тогда я начинаю беспокоиться.

УСПОКОЙСЯ, ДАНИЯ, УСПОКОЙСЯ. НЕ ВОЛНУЙСЯ, ОСТАВАЙСЯ БЕССТРАСТНОЙ. ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ, МЫ ЗНАЕМ: СКОНЦЕНТРИРУЙСЯ НА ПРОЦЕССЕ, НЕ РАСТВОРЯЙСЯ В ДЕТАЛЯХ. ПУСТЬ ПЛЫВУТ. ЭТО НЕ РЕАЛЬНЫЙ ГОРОД, В КОТОРОМ ТЫ ПРОЖИЛА ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ, НО ЛИШЬ СОВЕРШЕННЫЙ МИР ТВОЕГО ДЕТСТВА…ЭТО ВСЕ ЧТО НАМ НУЖНО. БОЛЕЕ ЯСНО, БОЛЕЕ ЧИСТО.

Спасибо, Влади. Чище? Гавана, моя Гавана…грязь, льющаяся по гнилому водопроводу на улицы, усыпанные рытвинами, вонь от трехдневных гор мусора, мимо которых невозможно пройти без опаски.

ДАНИЯ, ТЫ ГОВОРИШЬ, ГРОМКО. СОХРАНЯЙ МЕНТАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ. ТЫ НАРУШАЕШЬ СВОЮ ГАРМОНИЮ. ТАК НЕ СРАБОТАЕТ. ОТКРОЮ ТЕБЕ СЕКРЕТ: ЭРРЕРА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ БЕЗМЯТЕЖНА, КАК В ДЗЕНЕ…ЧЕМ БОЛЬШЕ О ЧЕМ-ТО ДУМАЕШЬ, ТЕМ МЕНЬШЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЭТОГО ДОСТИЧЬ. НЕ ПУСКАЙ СТРЕЛЫ В ПУСТОТУ, ДАНИЯ, СТРЕЛА – ЭТО ТЫ И ТЫ – ЦЕЛЬ. НЕ ВООБРАЖАЙ ГАВАНУ ТВОЕГО ДЕТСТВА; ВСПОМИНАЙ О НЕЙ ПРЕКРАСНОЙ И БЕЗУПРЕЧНОЙ, КАКОЙ ОНА БЫЛА ДЛЯ ТЕБЯ В ТО ВРЕМЯ. ОБРАЗЫ БЕЗ СЛОВ.

Город моего детства…очищенный, прекрасный, безупречный.

Образы без слов.

Чистый?

Прекрасный? Безупречный?

ВЕРЬ МНЕ. Я ТВОЙ ПРОВОДНИК И ПОМОГУ ТЕБЕ... НО СДЕЛАТЬ ЭТО ДОЛЖНА ТЫ. СРЕДИ НАС, ТЫ УНИКАЛЬНА, ЕДИНСТВЕННАЯ КТО МОЖЕТ, ТЕСТЫ ПОДТВЕРЖДАЮТ. СКОНЦЕНТРИРУЙСЯ, ДАНИЯ.

Чистый…чистый.

Вспышка белизны.

Ясно, ведь это….

Чистый, как снег, как нагроможденные валы с двух сторон тротуара, остающиеся на пути снегоуборщиков. Ледяной и тихий, ведь снег поглощает звуки…и вспышка нарастает и тут же тяжелеет тело и я чувствую ледяной воздух, обжигающий мои легкие.

Зима.

Морозно, чисто, бело и мягко, снег, собравшийся огромными хлопьями на голых ветках дубов, рассеянных по всему городу, вовлеченных в кольцо из прямых стволов, разделяющих здания, построенные немцами на берегу Волги и канале имени Москвы. Вода, бегущая и неторопливо и сильно, непобедимая под коркой льда, который, какой бы жесткой не стала зима, достаточно толстый, чтобы кататься по нему без опасности провалиться.

ДАНИЯ, ПОДОЖДИ…ЧТО-ТО ИДЕТ НЕ ТАК…ЗИМА, СНЕГ? ЭТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ГАВАНА…. МЫ НЕМЕДЛЕННО ДОЛЖНЫ ОСТАНОВИТЬСЯ И ВЕРНУТЬСЯ К НАЧАЛУ. НО С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, ВОЛНЫ… ВЫСОЧАЙШАЯ ИНТЕНСИВНОСТЬ. ТВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ ОЧЕНЬ СТАБИЛЬНО, НО НЕ ЗНАЮ, СМОЖЕШЬ ЛИ ПРОДОЛЖИТЬ ДУМАТЬ О НЕМ…

Это голос Владимира, но кто такой Владимир? Мой проводник?

И что означает проводник?

Голос глубокий и неспокойный, нездешний; он чужд мне и тускнеет под шумом воды, темнеет под рассеянным светом, отражаемым снегом, когда солнце с трудом проглядывает на несколько часов в день и кажется невозможным растопить этот ледяной пейзаж.

Все так, как должно было быть. Как было.

Зима. Тяжелые меховые пальто, красные и текущие носы, туго завязанные шарфы и резкие, радостные вскрики детей, в разноцветных одеждах с горящими щеками, играющих в снежки, слепленными в спешке шерстяными варежками, поскальзывающихся и падающих, как заколдованные между взрывами смеха, несмотря на резиновые галоши и валенки. Позади, за деревьями, подростки катаются на лыжах … не на горных лыжах, у этих крепления только на пальцах ног…

Горные лыжи, что это такое?

Не знаю….. Лыжи, снег? Это, без сомнения, логично, посмотрим, как это исправится… но все это, разумеется, не Гавана, не знаю, поможет ли это,  но она стабилизировалась, на всякий случай. Что я делаю?

Опять этот голос. Я его слышу или воображаю? Какой странный язык, я должна его знать, и все же, звучит это очень странно. Что я действительно слышу, так это  голос подростка, умело наигрывающего на гитаре у костра.  Он поет правильные слова на правильном языке.

Где-то есть город,

тихий, как сон.

Пылью тягучей

по грудь занесен.

В медленной речке вода как стекло.

Где-то есть город,

в котором тепло.

Наше далекое детство

там прошло…

Ночью из дома я поспешу,

в кассе вокзала билет попрошу:

«Может,

впервые за тысячу лет

дайте до детства

плацкартный билет!..»

Тихо ответит кассирша:

«Билетов нет…»

Так что ж, дружище!

Как ей возразить?

Дорогу в детство

где еще спросить?

А может, просто

только иногда

лишь в памяти своей

приходим мы

сюда?..

- Это похоже, по крайней мере, на Канаду, но не звучит как английский или французский язык. Кто-нибудь знает, на каком языке это было?

 - Русский... Yurlandy его понимает.  Нужно послать за ним, он стоит на страже у внешнего периметра. Остановим эксперимент, пока он не придет?

- Во внешнем периметре? Есть риск того, что кто-то нападет на нас в этот момент ... Давай, позови его, не знаю, есть ли у нас время. Она сейчас спит, но если  не дать больше энергии в ближайшее время, можем потерять изображение, а затем придется начинать все заново. С другой стороны, если я удержу ее в этом режиме, могут сгореть генераторы, прежде чем она станет самостоятельной.

- Но, что это за место она вспоминает? Вам не кажется что, на самом деле, это Канада?

 - Нет, вы должны проверить ... хотя это и очень трудно с таким количеством описаний. Снег также не помогает. Но посмотрите: где бы это ни было, визуализации очень четкие. Она почти стабилизировалась. Снег, деревья, дети так тепло одетые ... если это не Канада, тогда возможно Северная Европа. И, посмотрите, видите эти  волны, они уникальны, я думаю, что Дания скоро завершит нейросимуляцию и перестанет  требовать  внешнего источника питания. Мы можем позволить генераторам  отдохнуть, у нас нет лишнего топлива.  В конце концов, это успех.

 - Ну, правда,  ни Даниил, ни  Анна Маргарита не достигли ничего подобного так быстро. Только то, что это не  Гавана,  не дает мне покоя. А ты что думаешь, Владимир? Мы можем рискнуть с ней? Ты знаешь ее хорошо …..

 - Вы меня спрашиваете, может ли она быть канадским шпионом или кем-то подобным? Слушай, я не знаю, все возможно на данном этапе ... и я знаю ее биографию, но не ее саму. Как я уже говорил, основная проблема заключается в том, что она думает на русском  ... так что я не могу продолжать поток дальше, и мои вмешательства практически заблокированы. И вообще это хорошо, довольно случайно, интуитивно, неожиданно. Мы очень мало знаем о механизмах памяти, до сих пор, и я не мог рисковать, но, конечно же, с оснащением… это не Гавана ни черта. Почему она помнит этот город? Понятия не имею, но у меня есть подозрения. Я смотрю на ее биографию, чтобы увидеть, что за  место это может быть ... черт, если у нас было  больше  подходящих кандидатов, но нет, нам попалась именно кубинка, жившая в СССР, который был настолько велик … дайте мне минутку, это хуже, чем искать иголку в стоге сена.

- Дайте ей, мы не можем ее потерять ... Думаешь в СССР, и? Она родилась в Минске, но? Ибо, если это может быть, тогда….

- Почему бы нам не спросить ее?

 -Превосходно!   Такое прямое вмешательство может разрушить структуру ... и придется начинать все с начала.  Мы не можем рисковать ни в коем случае... Влади, вы нашли что-нибудь?

- По крайней мере, я знаю, что это определенно не Минск. Дания родился там, когда ее родители были еще студентами, но вернулась на Кубу прежде, чем  получил четкое  представление о его окрестностях, когда ей еще не было и года. Детство провел в Гаване, это точно, и, э-э, держитесь, вот оно: в  9 лет она вернулась в Советский Союз в  Дубну. Совсем не просто увидеть, как выглядел этот город ... это тебе не Москва или Киев ... и самое худшее, что я никогда не был там, поэтому у меня не будет возможности это  контролировать. Мы будем вынуждены работать почти вслепую.

-  Что такого настолько срочного, что меня так вызвали? Кто на этот раз, янки или китайцы? Еще один запуск боеголовки или….

-Черт! Yurlandy, не говори  ... хотя после второй волны китайских ракет,  наши соседи из Флориды теперь остались без кола, без двора. Погоди, ты изучал в Москве технологию морозильных устройств и  понимаешь немного по-русски. Ты сказал мне это как-то на дежурстве... тебе говорит что-то Дубна?

- Дубна? В такое время и в таких обстоятельствах… Нет, не особо припоминаю. Может быть это «место с дубами»? По крайней мере, на русском думаю это связано с дубами… Что, пошла передача от выживших оттуда ? Дуб вызывающий Пальму?
- Так и есть, все понятно. Отец был физиком ядерщиком и бы там в каком-то институте… нет много сведений о Дубне… секретный научный город, который был построен немецкими заключенными по приказу  Сталина после Второй Мировой Войны… едва один абзац и то не слишком длинный. Если бы мы не потеряли компьютер Министерства Внутренних дел с электромагнитным пульсом вторичного воздействия..! именно там Игорь Курчатов построил первую советскую атомную бомбу и там находился Центральный Институт Ядерных Исследований… посмотрим…на самом деле почти ничего нет, ну и база данных, все равно что лучше искать в Википедии если бы она до сих пор существовала… Экелекуа! Взгляните на это: построенная вблизи Москвы на речном острове образованным пересечением рек Волга и Москва и канал что их объединял, как и визуализировала сама испытуемая!
- Ладно, это не все, что еще есть в архивах?
-Не много. Ты то себе сможешь представить, советский город и в довершении секретный… несколько радиоактивных трансурановых и сверхактинойдных элементов были получены там… вслед за долгими спорами с североамериканцами возглавляемые Гленном Сиборгом, открывателем плутония в 1941, назвал в его честь дубнием 105 элемент, хотя многие с запада продолжили упрямо называть его гафнием…
-Владимир, остановись… это уже ни к чему. Да, русские хорошо умели хранить секреты, до сих пор некоторые из нас это помнят с тех времен, когда мы работали с ними… но, по сути, могли бы мы укрыться в этой виртуальной Дубне? Потому как настоящая должна была быть уже повержена в прах, как и Москва.
-Это Дубна и… что же, она не была большим городом, менее миллиона жителей, но вслед за химико-бактериологической атакой, дело не в том что и нас бы осталось столько же в этой столице… стало быть, поначалу, а я не хочу давать вам ложных надежд, по меньшей мере поначалу должно было бы быть возможным. Ясно,скажем, что нам не будет очень комфортно там, предупреждаю вас: на берегах Волги холод мог достигать минус 20 градусов… и помните, что хотя она и стабилизирует картинку, когда войдем, появимся согласно нашему авто изображению… так что никаких пальто. У меня поджилки трясутся, стоит только подумать об этом, 20 ниже нуля!
- так смотри, срубим эти дубы, чтобы разжечь костры, если понадобится… но у нас то нет выбора. Сколько ты сказал не хватало до катастрофического отказа системы жизнеобеспечения бункера, Османи?
- вероятность составляет 75 % что это будет следующая неделя. Нам нужно снизить дополнительную нагрузку… это значит, соединить как минимум 3000 человек с нейросимуляцией этой Дубны Дании. Надо этого добиться по любому. Или же просто-напросто придётся их всех пристрелить.
- Уже слышал, каково оно, Влади, нет? Так что жми на педали. Если будет Дубна или Шанхай или Чертов Дом, все одно… но пусть будет сейчас!
- Тогда тебя погружаем. Что бы ни вышло, потому как о трусах уже никто не сможет написать. Собираюсь поднять уровень энергии… молитесь Чанго и Йемая чтобы выдержал генератор.

Калейдоскоп.

Калейдоскоп.
Это и есть то слово, что я искала.
Когда мне исполнилось 11, Степан Григорьевич, мой учитель по гитаре, мне подарил…  картонную трубочку с тремя зеркалами и множеством окрашенных стеклышек внутри. Небольшой и почти волшебный предмет. Смотря в него через один конец, виднелась бесконечность, и все менялось только лишь при одном повороте.
Калейдоскоп, который заключает в себя мой разум. Один поворот трубки, и это лето и мы находимся в пионерском лагере у Волги, купаясь в водах одной из самых крупных рек России в строгом порядке.  По 5 минут каждая группа детей и затем на выход, когда уже у нас начинает синеть кожа от холода, хотя и лето.
И затем, со следующим поворотом, мы сидим на деревянном мостике-причале, и смотрим на ряд поплавков над водой. Иногда клюет щука или лещ, но почти всегда срываются. Наши удочки простые: нити, привязанные к недавно срезанным гибким березовым прутьям, которые наполняют ароматом влажный и тяжелый воздух. Но даже так к концу дня у нас достаточно рыбы для того, чтобы приготовить вкусный суп на берегу реки, вокруг костра, густую уху, которая еще вкуснее, если кто-нибудь принесет морковь или лук, чтобы добавить их вместе с рыбой. И после есть ее осторожно, потому что всегда остаются косточки…

Еще один поворот, и я со своей сестрой,  c ноcaми, прилипшими к витрине кондитерской дешевыми и липкими сладостями,  нашей премией по окончании дня если все прошло хорошо в школе. В отражении стекла у меня рыжевато-каштановые волосы и преждевременные прыщи на веснушчатых щеках.
Другой поворот, и школа… я изучаю этот русский язык, который поначалу мне сопротивлялся как кот, пойманный голыми руками, и затем мне раскрылся, чудесный, со своими ритмичными звуками и гибким синтаксисом. В столовой, где за 20 копеек мы могли съесть густой борщ или горячую солянку, и тарелка гречки с сосисками, вот мы пьем как воду компот из груш или яблок: мы называли это компот, хотя едва ли это был кипяченый фруктовый сок, но как он утоляет жажду и какой он сладкий.
Другой поворот стеклышек,  и это кисло-сладкий вкус свежего ржаного кваса, летом, и босоногий бег по крупному, темному песку берегов реки. И снова зима и тишина усыпанных дубами тропинок вокруг города, и я по ним катаюсь одна на лыжах только с музыкой моего ритмичного и взволнованного дыхания, зная, что в конце меня ждет сауна с обильным паром, и шлепки веником из ароматных березовых веточек, перед тем как кинуться в снег - лучший способ, чтобы никогда не простывать, как бы силен не был холод.
Другое стеклышко, и мы открываем детский парк квартала, который мои родители, как и все соседи, помогли построить, со своими горками, каруселями и железными качелями, вбитыми глубоко в черную землю, смех и крики счастливых детей поднимаются до неба.

Намного выше 4 и 5 этажных зданий, что находятся в центре, первых, построенных бывшими нацистами как возмещение за все страдания которые причинили гитлеровские войска России в Великой Отечественной Войне, за ними внешние высотки, по 15 и 20 этажей, более современные, и лаборатории.

Я нахожусь напротив Дома Культуры, со своим неоклассический фасадом и колоннами, и садами на площади. И другая площадь, напротив Дома Ученого, тоже с видом античного греческого храма, который еще больше, любимое всеми место для прогулок и встреч весной и летом. По воскресеньям люди на велосипедах в просторной, легкой одежде из набивного ситца, девушки проезжают мимо, крутя педали высокими каблуками, прямо сидящие на седле и придерживающие свои соломенные шляпы от ветра, что пытается сорвать их.
Идут дожди и в лесу растут грибы. Какие же они вкусные, жареные в масле с луком и посыпанные солью и перцем или же в рассоле, на зиму, в больших стеклянных банках. Робкий ежик высовывается под рябиной с красными плодами, которыми только птицы наслаждаются, и затем скрывается в зарослях крапивы, убегает от ворон и пересмешников, летящих стаями, каркающих, когда начинает смеркаться, галдящих и дерущихся, чтобы заночевать на деревьях парка.
Отражение реки в свете луны. Луна, окруженная туманом, интересное оптическое явление свойственное этим широтам, как мне объясняет мой отец когда мы приехали.
Гитара, которая, кажется, что говорит в ловких руках с очень ухоженными ногтями Степана Григорьевича, и я, робкая, вслед за тем как заполнила столько страниц моего дневника своими переживаниями подростка, я созревшая слишком быстро, теперь на голову выше остальных девочек в классе, с прыщами.

Чувствую себя страшной и думаю что волосы это единственное красивое что есть во мне. Что-то кипит в крови, и мальчики вокруг меня даже не представляют себе что, проклятие моей латинской крови, горячей и скороспелой.
Гитара позволяет мне сказать с помощью ее струн то, что я не могу выразить, то, что даже стихи
Пушкина или Лермонтова не могут сказать за меня, своими звуками, похожими на удары колокола. И в хоре, мой голос, с легким сопрано путешествующий по стольким местам.

Длинные кругосветные путешествия на поезде, длящиеся днями, и я играющая на гитаре, и запах постельного белья, который раздавали ночью после последней чашки свежезаваренного чая в стакане с подстаканником, и Степан Григорьевич настаивающий чтобы я занималась пением.

Утро без сна, я сижу на подоконнике, спиной чувствую холодок толстых стекол, с бело-черным котом Мишкой и гул струн , вот единственная моя компания.

Но я знаю, что чего-то не хватает, что есть что-то, что я должна сделать…
И на расстоянии звучит другая гитара, и это этот недавний или вековой голос, я уже знаю что это играет Антон, мой обожаемый Антошка со светлыми шелковистыми волосами и голубыми глазами, и знаю слова этой грустной и красивой песни до того как различаю слова:

В городе этом

сказки живут.

Шалые ветры

в дорогу зовут.

Там нас порою сводили с ума

сосны —

до неба,

до солнца —

дома.

Там по сугробам

неслышно шла зима…

- Смотри, потребление внешней энергии на нуле. Все стабильно. Давай приглашать первых гостей.

- Гостей? Ничего себе эвфемизм. Не симпатично звучит, согласен?

- Юрланди, какая разница, как будет звучать политкорректно: оккупанты, беженцы, захватчики? Как тебе больше нравится? Смотри, оставь эти тонкости. Как ни скажи, сейчас это как мертвому припарка.

- Я бы хотел подождать еще немного, чтобы не подорвать доверие...не могу предсказать ее реакцию на посторонних… Было бы лучше, чтобы сначала она почувствовала себя хорошо.

- Перестань, Владимир. А если она потеряется в своем собственном сне? Помнишь, что произошло с Даниилом? Из-за того, что мы не поторопились, он потерялся в лабиринте улочек Фангито. К тому же, у нас больше нет подопытных. Ну-ка, сколько у нас сейчас «гостей», спящих глубоким сном? С них же и начнем. В конце концов, если не сейчас, то мы не сможем их больше никогда разбудить...

- Дай проверю. Их около пятидесяти. Нам пришлось разобрать систему жизнеобеспечения всего четырнадцатого сектора. Да и вообще, кого волнует, что мне кажется преждевременным запускать процесс сейчас...

- То же самое, наверное, сказал Роберт Оппенгеймер Труману в 45 году, когда они решили сбросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Для вас, научных работников, всегда слишком рано...

- А для вас, политиков, всегда уже поздно...

- Верно, простые смертные диктуют время. Слава Богу, что они этого не знают.

Прикосновения шапки к волосам, тяжелое и теплое, красный шарф, который мне связала мама Антона, укутывает мой нос. Иду меленькими шажочками по ледяному тротуару. Идет дождь со снегом. Ступаю осторожно, чтобы не упасть. Не представляю, как другие могут передвигаться так беззаботно и не поскальзываться, а некоторые еще и на высоких каблуках.

Мы идем в кино. Оно у нас в городе одно. Из столицы привезли новый боевик. Называется «Экипаж». Все говорят, что фильм отличный. Не знаю, мне не нравится смотреть фильмы, если я заранее не прочитала книгу. Мне приятно, когда я знаю, что произойдёт дальше. 

ДАНИЯ, МЫ ПРИГЛАШАЕМ ПЕРВЫХ ГОСТЕЙ. ДАЙ НАМ ЗНАК (СОГЛАСИЯ), ЧТО ТЫ ГОТОВА ИХ ПРИНЯТЬ. ЛЮБОЙ ЗНАК.

Этот голос... Я знаю, что это важно, но я не хочу его слушать. Знаю, что, ответив и приняв вызов, произойдут ужасные вещи здесь в Дубне и больше не будет, как раньше. Поэтому я не поднимаю взгляд и иду дальше. Мне нужно схватиться за Алешкино плечо. Не смотрю. Если зажму глаза и закрою уши, то исчезнет этот другой, далекий язык, причиняющий беспокойство.

ДАНИЯ, НЕ БУДЬ ЭГОИСТКОЙ, ЭТО НЕ ПРАВДА, ЭТО НЕ ТОЛЬКО ТВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ О ДУБНЕ, НО И НАДЕЖДА МНОГИХ, ДУМАЙ О РОДИНЕ, ОБ ОСТАЛЬНЫХ, О ВСЕХ, КОМУ ТЫ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ.

Остальные, остальные – это тенистые и пыльные туннели с удушающим запахом, уходящие на сто метров под землю, вонь незаживших ожогов от радиации, диареи, постоянной рвоты, отдаленный жалобный стон...голод, дефицит...

НЕТ, Я НЕ БУДУ ОБ ЭТОМ ДУМАТЬ.

УСПОКОЙСЯ, ДАНИЯ, НЕ КРИЧИ ТАК ГРОМКО, ИНАЧЕ ПЕРЕГРУЗИШЬ ВСЮ СИСТЕМУ... ВСЕ ХОРОШО, РАССЛАБЬСЯ, ВИЖУ, ЧТО ЕСЛИ БУДЕШЬ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, ТЫ СМОЖЕШЬ, А МЫ НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ЭТО ПРОИЗОШЛО. ТОЛЬКО ПОЗВОЛЬ НАМ ВОЙТИ, ТЕБЕ ТОЛЬКО ЛИШЬ ТРЕБУЕТСЯ СМЯГЧИТЬ ТВОИ ГРАНИЦЫ (лимиты?)... МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ НАС СЛЫШИШЬ.

Нет, я не хочу их слушать, подумаю о других фильмах, которые мне понравились...

«Пираты XX века»... «Вокзал для двоих»... «Москва слезам не верит», и более старые «Сорок первый», «Неуловимые», или современные: «Невероятные приключения итальянцев в России» с Мироновым, этот симпатичный блондин, «Укротительница тигров», оптимистичные комедии, веселые и беззаботные... но мне также вспоминаются фильмы о войне, кровавые и драматичные: «Горячий снег», «Они воевали за Родину», где снимался Высоцкий, которого я тогда не знала как музыканта...

Внезапно поднимаю голову и вижу трещину на стене, которая протянулась, как молния, или разросшийся плющ, увеличивающийся мгновенно, как иногда показывают в документальных фильмах о науке. И на той стороне люди, им страшно, они голодные, им больно, и все темное и туннели, и они рассчитывают на меня...

И...нет, не могу.

ДАНИЯ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ БУДЬ ПОМЕХОЙ, ТЫ НАШЕ СПАСЕНИЕ...

Неожиданно, не знаю как, я, босая, стою в одних шерстяных колготках на ледяном тротуаре, и Антон на меня смотрит, не понимая, в чем дело, пока я колочу своими выходными туфлями на каблуках  потрескавшуюся стену, сильно ударяю, еще и еще, плача, пока не сломаю их, и мне больно и кто-то кричит НЕЕЕЕЕЕТ вдалеке...

Но трещина сжимается, исчезает, и я только слышу грустный шепот с другой стороны...

ДАНИЯ, ПОЧЕМУ? ТЫ МОГЛА НАС ВСЕХ СПАСТИ...

- Потому что мое воспоминание, мое детство, мои годы, это единственное, что у меня не отнять – я удивляюсь, что говорю это сквозь зубы, и слезы текут у меня из глаз.

– Потому что этот город мой, и я не готова им делиться.

Отдаленное эхо, будто гул воды, бегущей по трубопроводу за стеной, только говорит мне, чуть удивленно и одновременно грустно:

ДАНИИЛ... АННА МАРГАРИТА... ОНИ СКАЗАЛИ ТО ЖЕ САМОЕ... КАК ЖАЛЬ, ДАНИЯ...УДАЧИ.

- С кем ты говоришь, Дания? – наконец осмеливается спросить меня Антон, смотря на меня огромными зелеными глазами. От удивления они становятся еще больше.

Зеленые глаза?

Дания... это Дания по-русски. Когда я приехала, всех детей удивляло, что кого-то могут называть как страну.

Потом они привыкли и приняли меня.

- Ни с кем не говорила, Антошка, - говорю ему, и вдруг делаю то, что всегда хотела сделать, я долго его целую в губы. Потом вижу как он пятится, немного испуганный и удивленный. Голубое небо, с которого вдруг исчезли облака, отражающиеся у него в зрачках.

Продолжаю говорить: « Нас тоже здесь нет, у меня нет желания смотреть этот фильм, лишь о костре, речке и гитаре». 

Крутится цветное стеклышко в большом калейдоскопе моей памяти, и вот мы нанизываем шашлык на шампуры, запах восхитительный, и пьем домашнюю водку, чистый алкоголь в кружках, который вспыхивает внутри как отражения пламени в моих волосах.

Антон смотрит на меня, улыбается, и его глаза голубые, как и раньше. У меня гитара в руках, и я пою своим утонченным голоском, но, тихим по сравнению с бесконечной русской ночью:

Дальняя песня в нашей судьбе,

ласковый город,

спасибо тебе!

Мы не вернемся,

напрасно не жди.

Есть на планете

другие пути.

Мы повзрослели.

Поверь нам.

И прости.

Гневно рву струны, с грустью, но пою, улыбаясь, как делают, когда вспоминают что-то приятное, а другие об этом не знают.

Да, мы выросли… и поэтому мы смогли прийти к тебе, Город Детства. Мы здесь, даже не смотря на то, что пришли другой дорогой. Потому что все дороги ведут в наши воспоминания, даже если тот мир уже не существует.

И если кто-то должен нас простить, пусть это будут все те, другие, кому мы не открыли нашу память...

Пусть простят, если смогут, за то, что закрыли двери... и пусть нас не ждут, потому что мы не вернемся. Никогда.