Чужая кожа

1.

Сначала появились чайки и очень медленно спускающийся якорь. Я никогда не могла себе представить, насколько сложно будет потом покинуть такой остров. Улицы Гаваны были большой толпой, густой массой пота и плоти, криков, на тогда еще не понятном языке, но определенно заманчивом, гармоничном и пленительно ярком.

Процесс выполнения таможенных формальностей был достаточно простым. Служащие на судне, ко всему прочему, были экспертами по контрабанде всякого рода товаров, и они дали маме хороший  совет: «Поскоблите подошвы всей вашей обуви, чтобы она не казалась новой». Так мы и сделали. Нас удивил тот рассвет, полный хлопот, и  мы были обессилены этим скоблением. Каждое движение руки увеличивало те мили, которые мы оставили позади, в Атлантике.

Он нас ждал. Мама все еще продолжала смотреться в зеркало, снова и снова крася губы в алый цвет, когда он появился в дверях каюты, посмотрел на нее внимательно и обнял так, как никогда больше этого не сделает.

Мне было семь лет, и я могу сказать, что тот день определил всю философию моей жизни: жить в противоречии. Это был апрель 1980 года, те самые дни исхода из порта Мариэль и второй вспышки свиного гриппа. Это означает, что я оказалась между двумя большими несоответствиями. Первое: то, что я приезжала тогда, когда остальные уезжали. И второе, еще более странное: коровы были священными животными, свиньи были больны и их нельзя было есть, а яйца предназначались для того, чтобы кидать ими в людей на улицах.

В деревню мы приехали, когда уже смеркалось. Должна сказать, прежде чем продолжить погружаться в глубины своей памяти, что сходство между Мальванго и Макондо не является случайным и не ограничивается  топонимией. Скорее это один из тех странных факторов исторической жестокости, когда изумление превосходит с лихвой реальность.

Возвращаясь к путешествию… Повозка нас ждала рядом с причалом. Это был ящик, покрытый жестью и прицепленный к обычному трактору. Шел проливной дождь. Когда я говорю «проливной», я хочу сказать, что вся вода мира обрушивалась на повозку с ее металлическим покрытием, которое во много раз увеличивало акустический эффект этого потока… не знаю уж как лучше сказать весеннего, дьявольского или предостерегающего. Наше путешествие длилось около часа. Между одним затором и другим я чувствовала, как мое сердце становится меньше и меньше, пока не стало легким шорохом, слабым и непрерывным стенанием, черной дырой в центре груди.

Это было забвение. Тогда я и начала понимать слезы моей бабушки. Но теперь она находилась на другом краю земли.

По обе стороны дороги располагались  деревянные дома с пальмовыми крышами с дверью посередине и лампочкой над ней. Все эти лампочки излучали слабый, почти невидимый свет, словно эхо эха. Это  был повторяющийся пейзаж, всегда было впечатление просмотра одной и той же сцены. В конце случилось ожидаемое, неизбежное, не раз предсказанное: последняя деревянная стена, последняя дверь и последняя лампочка были нашими.

 Внутри того дома были не оштукатуренные стены. При входе попадаешь сразу в гостиную, а оттуда в комнаты. Вместо дверей висели самодельные шторы из  мешковины, окрашенные в насыщенный красный цвет, столь любезный католическим кардиналам. 

На каждой из четырёх стен висели огромные картины с австралийскими попугаями, которые, по Его словам, были подлинниками, потому что приобретались ещё до 59 года на острове Пинос. Аминь.

 Все было мрачным и сырым.....десятки лиц пронеслись передо мной со своими умильными выражениями. Невероятно, как мне удалось запомнить эти выражения лиц, видимо, чтобы не забыть,  я храню их в отдаленных уголках своей памяти. Моя мать была на 15 лет моложе, чем я сейчас, и сколько бы я не думала об этом, мне так и не удалось понять, откуда она взяла силы, чтобы пережить ту ночь. 

 Первая комната справа была нашей. После того, как закончились знакомства и приветствия, мы с матерью решили проникнуть за  одну из штор и остаться там. Это и стало нашим убежищем на долгие 6 лет. Помню, что делали мы это очень медленно, шаг за шагом, затаив дыхание, как будто боялись оказаться на краю пропасти.

 Мы сидели на краю кровати, на которой спал Он, сморённый алкоголем .  Смотрели друг на друга в этой гробовой тишине......  и я не знаю, что происходило в голове моей матери, но у меня был один только конкретный вопрос: 

Как можно спать под коробкой из ткани, которая висела над моей кроватью, даже зная, что это москитная сетка? 

Тем не менее, мягкий запах накрахмаленного белья сморил меня, и я сразу же заснула. 

На следующее утро меня разбудили петухи. Я высунула голову из своего домика и начала разглядывать один за другим окружающие меня предметы. Моя кровать была из железа, и хотя кое где проступила ржавчина, она была белой и очень мне нравилась. Вместо окон в стенах были два отверстия закрытые толстыми досками........

Я до сих пор помню его крики, его желтые зубы и брызги слюны, без всякого стеснения и, тем более, сострадания. Крики человека, агонизирующего от злости и ненависти.

Я училась на втором курсе филологического факультета в Сантьяго, мне было лет 19, шел 1993 год.

Шли месяцы, а я не могла вернуться домой, во-первых, из-за отсутствия денег, и во вторых, потому что даже, если бы у меня были деньги, у меня не было возможности туда добраться.

 Я проводила целые дни на дороге в надежде, что кто-то меня подберет и подвезет. Поэтому мой путь, который обычно занимал пару часов, иногда длился 8, 10, 12 часов или, в худшем случае,  просто не начинался. В тот день было именно так, безрезультатно простояв под солнцем, у меня возникла идея пойти на остановку автобусов. К моему счастью, там был один автобус, который ехал в Баямо, который должен был вот-вот отправиться.

Тогда  я подумала:

"Хорошо, Быкова, забудь про вариант с билетом, так как тебя нет ни в каких тысячных списках, чтобы получить его, и забудь про взятку, потому что все, что у тебя есть, это 5 песо в кармане, а на это нужно 50".

Поскольку, оба варианта, без шанса на успех, были отметены, мне ничего другого не оставалось, как умолять водителя, чтобы он меня довез.   Прошло более 20 лет, я пережила болезни, неприязнь, я хоронила умерших, я падала и вставала с колен не раз, и ничего, абсолютно ничего, не оставило во мне такой глубокой раны, как решение подойти к тому водителю и спросить: "Сеньор, я студентка, вы не могли бы меня подвезти до Баямо?"

Я до сих пор не знаю, было ли это из-за моего акцента, моей усталости или полнейшей неуклюжести,  но тот мужчина повернулся ко мне, медленно, как будто сомневаясь, и спросил с непонятной для меня гримасой то ли уродства, то ли презрения:

- Ты откуда?

Буду честной и скажу, что, по моей наивности, этот вопрос мне показался небольшим успехом, так что я не смогла сдержать эту деревенскую улыбочку «Все началось хорошо…  Сейчас мы немного поболтаем и, через пару минут, тан-та-ра-ра,  я буду внутри».

И еще я подумала: Если я ему скажу, что я белоруска, он даже не поймет, о чем я говорю, поэтому  я лучше скажу, что я русская, это все знают, объяснения будут не нужны, и я быстрее окажусь  в автобусе.

- Я русская – поторопилась сказать я и уставилась на него …

Вместо ответа я получила плевок,  я видела, как он зарождается, слышала, как он собирал его в своем горле без стеснения, как его мышцы наполнялись воздухом, набирая нужную скорость для смертельного выстрела в меня. К счастью, он был не точен, и пролетел слева от меня по неизвестной траектории. 

  Но я продолжала стоять там и заставляла себя думать, что это была случайность. Та дикость должна была быть случайностью.
- Я предпочитаю задавить тебя как крысу, перед тем как никуда тебя не отвезти, по твоей вине мы умираем с голода, проклятая русская.
Его слова вползли в мои уши как змеи, и в течение нескольких минут сотни человек нас окружили, а он продолжал извергать свой яд, выставляя на показ свои кровоточащие раны.
Помню, что моя сумка выскользнула из рук, я уже не слушала, а он продолжал обвинять меня, не опуская свой указательный палец. В какой-то момент я попыталась ему сказать, что позвоню в полицию, но у меня стоял ком в горле, и в следующую минуту я обнаружила, что двое из толпы безразлично смеются. Я знала, что мне нужно было уходить, но я не могла идти и едва могла держаться на ногах.
Помню, что скрестила руки на страдающем и пустом желудке, как для того, чтобы мое сердце не выпрыгнуло через какое-нибудь отверстие, и поскорее ушла, согнувшись в три погибели.

У меня тряслось все тело. Никто не пришел мне на помощь, и я не заметила ни одного сочувствующего взгляда.
Уже была ночь, все еще помню полную луну. Я добралась до студенческого общежития в Кинтеро и поднялась по лестнице. Каждая ступенька причиняла боль моим пальцам, потому как между агонией души, плачем и голодом, который длился еще со вчерашнего дня, я была так слаба, что даже у меня не было сил достаточно поднимать ноги.
Я приняла душ, чтобы отмыть стыд, и легла спать в том виде, в котором Бог меня привел в этот мир, и попросила его увести меня, потому как я уже не могла, не хотела и не заслуживала ничего более.
Не знаю точно, который был час, но мой глубокий сон прервали крики сторожа, охранявшего общежитие, чье место на табуретке было на нижнем этаже корпуса F, около моего окна.
Поначалу я ничего не поняла, как обычно, но потом предположила, что происходящее лишь продолжение ночного кошмара. Сторож, которому было нечего делать внутри здания, так как его работой было греть свой табурет и сплетничать о других, стоял напротив моей комнаты на 3 этаже и спрашивал у кого-то, где спит русская.
Меня парализовало, я накрылась с головой и начала бормотать сумятицу направленную тому, кого бы это могло заинтересовать, потому что в тот момент я уже не знала, к кому мне обращаться.
У меня уже начинался тик в левом глазу, что случается со мной в чрезвычайных ситуациях, когда постучали в мою дверь. Дело в том, что я не могла в это поверить. В чем состояло то прегрешение, которое мне выпало искупить в этот день?
Должно быть, я была белорусской Жанной д'Арк, которая должна была отправиться на костер…

Пока в моей голове вырисовывались различные предположения, мужчина все с большей и большей силой стучал в мою дверь… еще чуть-чуть, и я бы спряталась под кровать. Но я решила ответить. Я выдавила из себя «Я Вас слушаю, говорите». Чем больше я повторяла это, тем меньше я слышала саму себя. Я закуталась в простыню и подошла к двери. (Не могу перестать смеяться, когда вспоминаю это).

- Что Вам надо? – я произнесла это почти по слогам.

- Это ты русская?  - он меня перебил, не заботясь о правилах приличия.

- Да… я … - Пробормотав это, я пыталась выиграть время. Вдруг придумаю ответ. Я чуть не описалась от страха и продолжила… - Не вполне так, моя страна находится совсем рядом с Россией.

- Девочка, бросай валять дурака и спускайся вниз! Тебя тут уже ждут.

- Меня? Кто? – То, что меня кто-то ждал там внизу, на рассвете, разумеется, было не только чем-то обыкновенным, это было впрямь беспрецедентным случаем.

- Не знаю, тут стоит грузовик с людьми.

- Что-что?

И мужчина ушел. Тогда я выглянула через шторку и там, действительно, стоял огромный грузовик, открытый, полный людей. Я не стала спускаться, еще до этого все обдумав. Теперь я уже не могла сесть на кровать. А тот грузовик начал гудеть, загорелись фары. Все это происходило субботним утром в тихом и темном Кинтеро.

 Мне было недостаточно прикрыть голову или спуститься вниз. Я хотела залезть в шкафчик, исчезнуть, ускользнуть в водосток душа… Грузовик, тем временем, сигналил, не переставая, и мое сердце билось как бешеное.

Я наполнилась мужеством, потому что уже была очень рассержена, нацепила халат с ландышами, напоминающий русский сарафан, и спустилась вниз. Не успев выйти из здания, я услышала крики того мужчины:

- Давай, девочка, поторапливайся! Мы уезжаем в Баямо! Уже полчаса тебя ждем!

- В Баямо? Это тот город, что находится за Хигуани?

Я начала задавать глупые вопросы, так как была в шоке от происходящего.

- Да, девочка, давай, поднимайся. Я помогу.

- У меня нет денег – Пыталась я ему объяснить, все еще ничего не понимая.

- Какие деньги? Не нужны деньги. Твоя поездка уже более, чем оплачена – он ответил мне с такой доброй улыбкой, что весь мой страх тут же испарился.

И я залезла в грузовик, ничего с собой не взяв. Я поехала в том же, в чем была. Поездка была без дальнейших остановок. Мне выделили небольшое местечко, чтобы я могла сесть, и все мне улыбались.

Я приехала домой, плюхнулась на пуховую подушку. На ту же, которая была для меня убежищем в мальвангские ночи. Я почувствовала себя такой счастливой… даже не знаю, как объяснить это.

Я так и не узнала, что именно тогда произошло. Это одна из самых больших загадок в моей жизни. Я не теряю надежду, что однажды кто-нибудь сможет мне все объяснить. Я буду ему очень благодарна. 

Елена Быкова

(Перевод студентов института Сервантес)